- Папа, я наконец осознал.
Я не Раймон Седьмой.
- Ну слава Богу!
- Я Раймон Шестой...
Чужая память мой покой крадёт,
И шепчут губы: я там был... И вот
Уже не я со сна в поту холодном,
Но душ чужих и близких хоровод
Ещё свободных
Пьют вина, сочиняют и поют
От полноты той жизни, что живут,
В бою и в славе, в радости и в скорби,
В пьянящем гневе... падают в траву.
И я в ознобе
Не замечаю синевы небес:
Там небо белое, и золочёный крест -
Одно светило, и в пыли полотна,
Багровые, как кровь, любовь и честь,
В потёках пота...
Зов трубный, бьют копыта спелый хлеб.
Мышц сила непривычна, страха нет,
Размах меча, и предвкушенье в новость,
Как грубо врежется металл, от гнева слеп,
В доспех иного...
Мы сидели с приятелем на скамейке,
У залитого солнцем крыльца катедры,
И блаженно щурясь, тревожась сердцем,
Говорю я ему: "А ты знаешь, Вилли,
Мне мой Лорд в эту Пасху сказал беззвучно,
Что не воля Его, чтобы я, беспечный,
Назывался в присутствии их - катаром..."
И, хлебая кофе, мне друг ответил:
"Ты, конечно, силён, как глаголют, духом,
Раз впадаешь в смирение со всей дури...
Что ж, иди тогда, Фин, по своей дороге.
Только, знаешь, веков эдак через восемь
Кто-то руку тебе на плечо положит,
Да и скажет с едва заметным укором,
Изгибая дугой брови: Эх, Раймоне!
Вот ползёшь на коленях к Иерусалиму..."
И с досадою вострепетало сердце,
Ностальгия душила слезами в горле,
Но ответил тогда я: "Что мне укор тот,
Когда я не могу - не могу и всё тут! -
Оставаться за крепкой стеной сердечной,
Гордо шествовать в принципах мимо цели...
Ты же знаешь, мне истина всех дороже,
Я и сердце предал ей, и свободу..."
А в груди всё сильней горячело тренье:
"Как ты можешь, безгласый, теперь отречься?
Ты же сам за себя не имеешь права
Что-то делать, ведь, глянь, за тобою сотни
Тысяч алых бутонов горящей страсти,
Тех, кого ты собою готов прикрыть был..."
Я действительно там, на скамейке парка
У двора катедры, залитой солнцем,
Чуть не выпал в кому, отпал от плоти,
Обезумев разом почти от горя.
Это морок, друзья, то был просто морок.
Я же знаю, я ввек никому не клялся.
Защищать я был, верно, готов, как псина,
Только так я всегда защищаю крепость
От попытки любой причинить насилье,
Уничтожить любовь золочёным жалом...
Ну а если кто истинно заблуждался,
То - пусть знают - не от него отрекаюсь,
Я бы сам за него на костёр... Не жалко.
Впрочем, солнце, кофе... И скоро поезд.
Я с улыбкой тогда посмотрел на Вилли:
"Из двух зол тот, кто добр, не выбирает...
Да и я тут при чём, вообще? Не знаю...
Я же всё-таки не Раймон... "
Нет так ли?..
Всё бред, мои други, ведь я не Раймон,
Вы мне не желаете смерти, ни я,
Ни ради молчанья, ни ради спасенья души.
Всё мелочь, друзья, ведь известен закон,
Что будет судим только сам судия.
И нам милосердье милей присноправедной лжи.
Хоть пленник я ереси, но не тужу,
В огне ли, в осаде ль, как прежде – молюсь,
Как прежде смеюсь, в ваш бокал подливая вино.
Но только, послушайте, я вам скажу,
Что с градом Тулузой я сам разберусь,
Да, впрочем, они без меня всё решили давно...
Возвести свою плоть на костёр брачного ложа...
Только то, чего Ты желаешь, только то, что я должен, Боже!
Каждый раз становясь хлебом для ближних, протягивать руку, касаться,
Чтобы чувства его - драгоценность Твоя и любовь - не погасли,
Совершаться как жертва, дрожать от свершения воли Твоей...
Я почти сумасшедший, но всё же ещё не отрёкся... Безумство затей:
Делать то, что считаешь правильным - не напрасно!
Растворяться в высотах пресинего неба, рождаться и вновь растворяться...
Оставаясь без шкуры на сером лезвийном ветру,
На таком земном, и таком неприятном нутру,
Истерично смеяться, называя сей бред последним невзятым своим бастионом
Для победы над плотью, для творчества и созиданья... по личным канонам.
"Нет, это священно, не это не то, чем латают дыры в оплоте счастья!"
Пока я жив - никто, если в воле моей, никто не станет несчастным!
Умножение счастья как средство бороться со злом...
Если в силах моих... Всё, оправданья - потом.
Я буду в алом, я скажу, что это моё Рубедо,
Совершенье моё в воспитанье детей (и готовке обеда),
Доверенье власти ему, экономики, и разделение сфер труда,
О Лорд, я уже опустил флаги, как бы ни была моя terra горда!
Я уже не боюсь идти в мир, если что-то ещё можно сделать в нём...
И я не страдаю, я умираю в экстазе катарсиса! С каждым днём
Отдавать себя, становиться топливом чьих-то счастливых судеб,
Жить Тобой, становиться Тобой, и Тобой никогда не стать... Будь, что будет!
Вот, мгновенья, и я не знаю, в который час Ты берёшь мой дар.
Почему же так медленно мир готовит этот святой пожар?..
Спуститься с горы Одиночества Духа ради пламени брачного ложа,
Когда замок взят, и хворост для меня так радушно разложен,
Прервать свой полёт и гореть! Не только с Тобой, но и с ним!..
Мне не хватает любви, Боже. Не хватает любви.
...Нажраться осколков и ждать конца -
Нет, не падение, просто сон.
Как бы хотела я без лица
Вдруг оказаться... За горизонт
Тихо отчаливает чистый дух...
С болью своею лицом к лицу:
Прав или жив - одно из двух,
С каждой секундой ближе к концу...
Нет. К воскресенью! Простите, братья.
Это всё временно... Верно, ересь...
Трезво смотреть и в печали, и в счастье,
Вынести тяготы, жить, надеясь...
В мире так много чудес и судеб,
Сияющих глаз и места для сева!
Знаю я, знаю. Всё так и будет.
Только лучше не знать вам, как я б хотела...
...Да, любви всем хватило по горло.
Так прожито тысячелетье.
Заявляли любовь, поднимали над башней любовь,
За любовь осуждали любовью,
И, подчас, как случайно, заметьте,
То любовь побеждала, а то и - что странно - любовь!
Были те с верой в жертву Господню,
Другие себя мнили жертвой.
Побеждая, любовь побеждали, и правила тьма.
Но когда совершилось Сегодня
Со вступающими в Посмертье,
И пурпурной от крови соделалась неба кайма,
Словно колос в сердцах измождённых над пеплом восстав,
Над Тулузой Небесной раскинулось знамя Христа...
+ bonus
(переделка на Лору Провансаль)
Я не знал о любви, но я видел как с Небом венчают на жарких кострах.
И закат и восход это лишь переломы времён на вселенских часах
Воскресения страждущих метят священным огнём.
Всё было в прошлом.
Всё было в прошлом, а теперь мы идём.
Пряный запах полудня мешается с запахом дыма и пьяных утех.
Сложно помнить об этом, когда вся Москва в двадцать первый врывается век.
Побраталась людская расправа со Страшным Судом.
Всё было в прошлом.
Всё было в прошлом, а теперь мы идём.
Мы идём вдоль уюта и страха, что скрыты в пропорциях кровель и стен.
Метафизика Слова расплавила ложный покой и удушливый плен.
А сомненья, и смерть, и сутаны над дымным костром -
Всё было в прошлом.
Всё было в прошлом, а теперь мы идём.
Я не знал о любви, но я видел зрачок, где вода превращается в кровь.
Только страннику неба открыто, что жертва равняется слову "любовь"...
Вот и страшная сказка с обещанным Добрым концом.
Всё было в прошлом.
Всё было в прошлом, а теперь мы идём.
А теперь мы идём...